(1876-09-14 ) (76 лет) Место смерти:

Жанетта Полина Гёбль (Pauline Gueble, в замужестве Прасковья Егоровна Анненкова) - жена декабриста Ивана Александровича Анненкова .

Биография

Жанетта Полина Гёбль родилась 9 июня 1800 года в Лотарингии , в замке Шампиньи . Отец - наполеоновский офицер, был казначеем во флоте, награждён орденом Почётного легиона .

Анненковы были похоронены на Крестовоздвиженском кладбище Нижнего Новгорода . В 1953 году, в связи с ликвидацией данного некрополя, прах Ивана Анненкова, Прасковьи Анненковой и их сына Николая был перенесен на Бугровское кладбище).

Дети

Прасковья Егоровна Анненкова рожала восемнадцать раз, из них благополучно только семь.

• Александра Ивановна (1826-1880), замужем за майором Алексеем Григорьевичем Тепловым.
• Анна Ивановна (1829-1833)
• Ольга Ивановна (1830-1891) с 1852 года жена К. И. Иванова
• Владимир Иванович (1831-1897)
• Иван Иванович (1835-1876/1886)
• Николай Иванович (1838-1873)
• Наталья Ивановна (1842-1894)

См. также

Напишите отзыв о статье "Гёбль, Полина"

Примечания

Ссылки

Литература

• Воспоминания Полины Анненковой. - Красноярск, 1977.
• Декабристы. 86 портретов. - М ., 1906.
• Фонвизин М. А. Сочинения и письма. - Иркутск, 1979.
• Сибирь и декабристы. - Иркутск, 1983.
• Декабристы: Биографический справочник // Под редакцией М. В. Нечкиной . - М ., 1988.
• Зильберштейн И. С. Художник-декабрист Николай Бестужев. - М ., 1988.
• Лунин М. С. Сочинения, документы. - Иркутск, 1988.

Отрывок, характеризующий Гёбль, Полина

– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.

Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L"Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.

Когда Полина ехала через Сибирь, то была приятно удивлена тем радушием и гостеприимством, с которым ее встречали местные жители. «Везде нас принимали, как будто мы проезжали через родственные страны; везде кормили людей отлично, и когда я спрашивала, сколько должна за них заплатить, ничего не хотели брать, говоря: „Только Богу на свечку пожалуйте“»,– вспоминала впоследствии Полина.

Полина Гебль в Сибири

По прибытии Полины в Читу военный, которого прислал комендант Лепарский, отвел ее в подготовленную для нее квартиру. На следующий день комендант пожаловал к ней сам, сообщив, что им получено повеление Его Величества относительно ее свадьбы с заключенным Анненковым. Затем Лепарский прочитал вслух разные официальные бумаги, которые она должна была подписать.

Из сказанного комендантом Полина поняла, что «не должна ни с кем сообщаться, никого не принимать к себе и никуда не ходить, не искать свиданий сосужденным, а иметь их только с разрешения коменданта, не чаще как через два дня на третий, ничего не передавать осужденным вострог, особенно вино и другие спиртные напитки».

Полина была согласна на все и, подписав бумаги, потребовала от Лепарского свидания с Анненковым. «Не напрасно же я проехала за шесть тысяч верст»,– воскликнула она. Комендант успокоил ее, сказав, что даст распоряжение, чтобы привели Ивана.

Первое свидание с Анненковым в Сибири Полина описывала следующим образом:

«Только на третий день моего приезда привели ко мне Ивана Александровича. Невозможно описать нашего первого свидания, той безумной радости, которой мы предались после долгой разлуки, позабыв все горе и то ужасное положение, вкотором находились. Я бросилась на колени и целовала его оковы».

Для Анненкова приезд Полины был истинным подарком судьбы. «Без нее он бы совершенно погиб»,– писал декабрист И.Д.Якушкин.

Венчание Полины и Ивана состоялось 4 апреля 1828 года. «Это была любопытная и, может быть, единственная свадьба вмире,– вспоминал Н.В.Басаргин.– На время венчания сАнненкова сняли железа и сейчас же по окончании обряда опять надели и увели обратно в тюрьму».

Итак, Полина, дважды отказавшись венчаться с самым богатым женихом Москвы, стала женой ссыльнокаторжного. Она была счастлива, соединив судьбу с любимым человеком, и с гордостью носила новое имя – Прасковья Егоровна Анненкова.

С прибытием Полины жизнь Ивана Анненкова изменилась радикально: забота, внимание и безграничная любовь давали ему силы переносить все тяготы каторжной жизни. И хотя свидания их были редки, он знал, что его жена рядом, и теперь уже навсегда.

С утра до вечера Полина хлопотала по хозяйству. Она сама готовила, следила за чистотой в доме и даже посадила огород, чем существенно улучшила скудный рацион заключенных.

При этом она не теряла врожденного изящества, веселья идоброты. По мере своих возможностей она помогала всем: учила жен декабристов готовить и вести хозяйство. По вечерам ее новые подруги приходили к ней в гости.

Полина заражала всех своим весельем и оптимизмом, рядом с ней было легко и уютно.

Вот что она написала об этом времени в своих «Воспоминаниях»: «Надо сказать, что много было поэзии в нашей жизни. Если много было лишений, труда и великого горя, зато много было и отрадного. Все было общее – печали и радости, все разделялось, во всем друг другу сочувствовали. Всех связывала тесная дружба, а дружба помогала переносить неприятности ипомогала забывать многое».

В марте 1829 года у Анненковых родилась вторая дочь, которую назвали в честь бабушки Анной.

Полина Гебль. «Соединиться или умереть»

В 1830 году Ивана перевели в Петровский завод, и теперь супруги стали видеться намного чаще. Полина купила небольшой домик и обзавелась хозяйством. Через год в семье Анненковых родился сын Владимир (всего Полина рожала 18 раз, однако выжили только шесть детей).

Когда Ивана переводили в село Бельское Иркутской губернии, а затем в Туринск, Полина с детьми повсюду следовала за ним, несмотря на то что все переезды были сопряжены сбольшими материальными трудностями – нужны были деньги на дорогу и на обустройство на новом месте.

В отличие от других семей декабристов, которым щедро помогали родственники, Анненковы жили только на проценты с капитала в 60 тысяч рублей. Эти деньги находились при Иване во время его ареста и, естественно, были конфискованы, но милостью императора Николая Павловича были отданы Полине Гебль. Государь проникся к этой смелой женщине искренней симпатией и, говоря о ней, употреблял следующее выражение: «Та, что не усомнилась в моем сердце».

В 1839 году Ивану Александровичу по ходатайству его матери было разрешено поступить на гражданскую службу, что несколько облегчило материальное положение многодетной семьи. Через два года семье Анненковых было разрешено переехать в Тобольск, где они и прожили 15 лет до амнистии 1856 года.

После амнистии семья перебралась в Нижний Новгород. Вскоре город посетил Александр Дюма, путешествующий по России. Нижегородский губернатор устроил в честь знаменитого писателя званый вечер, заранее предупредив, что его ждет сюрприз.

В своей книге «Путевые впечатления. В России» Дюма писал: «Не успел я занять место, как дверь отворилась, и лакей доложил: „Граф и графиня Анненковы“. Эти два имени заставили меня вздрогнуть, вызвав во мне какое-то смутное воспоминание. „Александр Дюма“,– обратился губернатор Муравьев к ним. Затем, обращаясь ко мне, сказал: „Граф и графиня Анненковы, герой и героиня вашего романа „Учитель фехтования““. У меня вырвался крик удивления, и я очутился в объятиях супругов».

Через несколько дней Дюма приехал в дом Анненковых. За несколько часов общения с постаревшими прототипами своих героев он узнал много интересного о сибирской жизни декабристов: о 30 годах суровых испытаний, каторжных работ и унижения, о венчании Ивана и Полины в Михаило-Архангельской острожной церкви, о смерти детей и о неугасающей любви этих уже немолодых людей. Он узнал, что именно любовь и верность помогли преодолеть им все испытания, выпавшие на их долю.

В Нижнем Новгороде Анненковы прожили еще почти 20лет. Иван Александрович служил чиновником при губернаторе, был членом комитета по улучшению быта крестьян, участвовал вподготовке реформ, работал в земстве и избирался в мировые судьи.

Пять сроков подряд нижегородское дворянство избирало Ивана Александровича Анненкова своим предводителем. Полина тоже занималась общественной деятельностью, она была избрана попечительницей нижегородского женского Мариинского училища, а затем по просьбе М.И.Семевского, издателя «Русской старины», писала воспоминания.

Так и не освоив письменного русского языка, она диктовала их своей старшей дочери Ольге. Впервые ее воспоминания были опубликованы в 1888 году, затем неоднократно переиздавались.

Но главным в ее жизни всегда оставался муж – ее любимый Иван Александрович. До последних дней своих она ухаживала за ним, как за ребенком, и до самой смерти не снимала с руки браслета, отлитого Николаем Бестужевым из кандалов ее мужа.

В 1876 году Полина умерла. Иван Александрович очень тяжело переживал смерть жены. «После смерти бабушки дед впал в болезненное состояние и последнее время своей жизни страдал черной меланхолией»,– вспоминала внучка Анненковых М.В.Брызгалова.

Через год и четыре месяца после смерти Полины скончался ее муж. Он был похоронен в нижегородском Крестовоздвиженском женском монастыре, рядом со своей женой, так горячо его всю жизнь любившей и бывшей ему самым верным и преданным другом.

В 1857 году Анненковы выехали из Сибири и поселились в Нижнем Новгороде. Средств для обеспечения большой семьи не было. Возвращенная родственниками часть имений матери И. А. Анненкова находилась в крайне запущенном состоянии и была заложена и перезаложена в Опекунском совете. Существование могло быть обеспечено только за счет жалования, получаемого от службы. Благодаря хлопотам друзей-декабристов, Анненков был определен "на службу в Нижегородскую губернию состоять при начальнике губернии сверх штата", а с 1863 года избран нижегородским уездным предводителем дворянства и исполнял эту должность почти до конца своих дней.

Нижегородским военным губернатором в то время был А. Н. Муравьев , один из основателей Союза спасения и Союза благоденствия.

Иван Александрович стал верным его помощником в борьбе со злоупотреблениями чиновников и произволом помещиков, поборником правды и справедливости. Именно в этот период он вместе с А. Н. Муравьевым много работал по подготовке и осуществлению реформы 1861 года и введению земских учреждений в губернии.

Ни каторга, ни ссылка не ослабили ненависти Анненкова к крепостному праву и всем его проявлениям в окружающей действительности. Биографы декабриста С. Гессен и Ан. Предтеченский писали: "Порядки американских плантаций", по его выражению, свидетелем которых Анненкову не раз приходилось быть во время своих разъездов, вызывали в нем всегда острое возмущение и будили энергию к работе по скорейшей ликвидации крепостной зависимости" .

Еще в 1843 году, после смерти матери, Анненков обращался через Бенкендорфа к царю с просьбой перевести имения матери и крепостных в казенное ведомство (государственных крестьян), что, несомненно, улучшило бы их положение. Но в этой просьбе ему было отказано.

И когда в 50-х годах начавшийся общественный подъем и революционная ситуация 1859–1861 гг. остро поставили вопрос об отмене крепостного права, Анненков принял самое деятельное участие в подготовке и проведении реформы в жизнь. Он оказывал всемерную поддержку А. Н. Муравьеву, и им удалось, опираясь на либеральную часть дворянства, взять верх над ее реакционной частью, добиться того, что Нижегородские дворяне в ответ на царский рескрипт от 20 ноября 1858 года первыми выразили согласие немедленно образовать Комитет по "устройству и улучшению быта помещичьих крестьян".

По предписанию А. Н. Муравьева, И. А. Анненков был назначен членом от правительства в губернский Комитет.

В Комитете развернулась борьба между либерально настроенным дворянством и крепостниками, которые всеми мерами старались провести реформу с минимальными потерями для себя.

Вместе с А. Н. Муравьевым Анненков, как мог, мешал разработке проекта нижегородских дворян, который защищал интересы крепостников.

В 1861 году он был назначен председателем Съезда мировых посредников и, несмотря на сопротивление помещиков, стремился в полной мере провести реформу в жизнь.

Его деятельность на посту председателя Съезда мировых посредников пользовалась популярностью среди передовых слоев нижегородского общества, видевших в нем одного из наиболее убежденных и последовательных сторонников отмены крепостного права.

Он также принимал участие в осуществлении земской реформы. С 1864 по 1865 год являлся председателем Временной комиссии по введению в действие положения о земских учреждениях, а с 1865 по 1868 гг. - председателем уездной земской управы. И на этом поприще он много способствовал распространению народного образования в губернии, что было отмечено правительством.

Активно участвуя в подготовке и проведении буржуазных реформ, И. А. Анненков выступал не столько как исполнитель правительственных предначертаний, а как представитель того поколения, которое в начале века выступило с требованием уничтожения крепостного права и самодержавия.

Несомненно, "Положение" 19 февраля 1861 года не могло оправдать ожиданий Анненкова. Сторонник пестелевского "разделения земель", сохранивший и через тридцать с лишним лет после восстания ненависть к крепостному праву, он не мог удовлетвориться куцей крестьянской реформой, защищавшей интересы дворян-крепостников.

Однако, как и все декабристы, принявшие участие в освобождении крестьян, он считал своим долгом и святой обязанностью по мере сил и возможностей способствовать продвижению решения крестьянского вопроса и, пользуясь своим служебным положением, хотя бы в полном объеме реализовать "Положения" 19 февраля 1861 года.

Трудный общественно-политический путь И. А. Анненкова отражает сложную и противоречивую, особенно после подавления восстания, эволюцию декабризма. Отказавшись после поражения восстания от радикальных средств борьбы, он до конца своих дней оставался горячим противником крепостного права.

Полина Анненкова и ее "Воспоминания"

На этом полном значительных событий жизненном пути помощником и другом Ивана Александровича была его жена Полина Егоровна. Ее имя дорого нам и как память о героическом подвиге жен декабристов, последовавших за мужьями в Сибирь. Она прожила большую и трудную жизнь. Среди ее друзей и знакомых были замечательные люди того времени - декабристы. Именно дружба с ними и ее романтическая история объясняют тот живой интерес к ее облику, который она всегда вызывала у современников. Ее воспоминания сохраняют и сегодня свое значение прежде всего как мемуарный памятник, посвященный важным страницам в истории нашего народа. Прасковья Егоровна Анненкова, урожденная Полина Гебль, родилась во Франции, близ Нанси, 9 июня 1800 года . Ее детство и юность совпали с бурной и сложной исторической эпохой. Это было время осмысления созидательной и разрушительной силы Великой французской революции, прихода к власти Наполеона, его могущества и реставрации Бурбонов. Воспитываясь во французской роялистской семье, слушая рассказы родителей об "ужасах" революции, она не могла принять ее идей равенства и братства. Однако в отличие от родителей смогла понять, что революция изменила историю ее родины и семьи и что полного возврата к старому быть не может.

С приходом к власти Наполеона отец Полины Гебль, благодаря многочисленным протекциям и ходатайствам, стал офицером наполеоновской армии. Семья Гебль на себе испытала все тяготы наполеоновских войн и их трагические последствия. В 1809 году в Испании погиб ее отец. Война 1812 года против России привела к истощению сил французской нации. "Кто не был очевидцем, - вспоминала Гебль, - того горя и огорчения, которое овладело Франциею после кампании 1812 г., тот не может себе представить, что за ужасное то было время. Повсюду слышались плач и рыдания. Не было семьи, которая не надела бы траур по муже, сыне или брате…". Положение еще более ухудшилось в связи с начавшейся чумой. "Поутру, когда отворялись окна, глазам представлялось ужасное зрелище: по улицам везде лежали мертвые тела или умирающие солдаты".

Бедственное положение страны, потеря наследства из-за недобросовестности опекунов катастрофически сказались на судьбе Полины Гебль. Она должна была спуститься на более низкую ступень социальной лестницы. Со старшей сестрой они вынуждены были зарабатывать вышивкой и шитьем, чтобы помочь матери прокормить многочисленную семью. Однако "при всех наших желаниях, - пишет она, - не могли зарабатывать достаточно, чтобы существовать так, как уже привыкли. Особенно мать, прежде избалованная, не могла без страдания отказаться от своих привычек". В поисках заработка Полина переезжает в Париж и поступает в модный магазин Моно. "Тут только я почувствовала, - признается она, - всю горечь моего нового положения, очутившись между людьми мне незнакомыми, совершенно чужими, к тому же малообразованными. Их привычки, образ мыслей, обхождение - все меня шокировало, и много стоило мне слез и усилий, чтоб сломить себя и привыкнуть к ним…".

Несмотря на безупречное выполнение жестких условий договора, она не могла обеспечить ни себя, ни оказать помощи матери. В 1823 году, заключив контракт с Дюманси, содержателем модного магазина в Москве, Полина переезжает в Россию. О годах, проведенных в магазине Дюманси, она не любила вспоминать. Очевидно, ее жизнь была бедна событиями и не отличалась от жизни других француженок-продавщиц.