Курортная жизнь

Часть Первая

Если выпало в империи родиться - лучше жить в глухой провинции у моря. Примерно такие строки мне вспомнились, когда мы вылезли из автобуса. Поселок представлял собой типичный пример глухой, по местным меркам, провинции. Ну с учетом того, что именно считается глушью на побережье Черного моря. Маленькая деревушка, в которой каждый сарай летом сдается понаехавшему народу из более северных областей родины. Отец подхватил чемоданы и повел нас в направлении моря, легко определяемом по запаху. Где-то там нас уже ждал "Отличный домик, рядом с пляжем, и недорого!", который отцу порекомендовал кто-то из знакомых. Так что мы ехали, предварительно созвонившись с хозяевами и точно зная где будем жить.

Нас ждали. Хозяйка, бабуля очень преклонных годов, показала нам здоровенный сарай с окнами в дальнем конце двора, почти скрытый разросшимися кустами:

Вона. . Тама жить будете... Только не перепутайте - ваша дверь слева.

При ближайшем рассмотрении сарай оказался явно двойного назначения. В смысле, был поделен пополам на две, гм. . квартиры. В нашей была одна большая комната с тремя кроватями - нам с сестрой по одной и родителям большая, шкафом и тумбочками, маленькая прихожая, она же, из-за наличия стола и электрической плитки, кухня... и все. Я, честно говоря, по восторженным описаниям ожидал большего. Вторая половина сарая, судя по всему, была точно такая же. Как сказала бабуля, там уже живут, но сейчас они на пляже.

На пляж отправились и мы. Сразу же выявилось первое неудобство - чтобы маме с сестрой переодеться, нас с отцом выгнали на улицу.

Ничего, вот вернемся - мы с тобой шкаф поперек развернем. - пообещал батя - Будет хоть какое-то подобие двух комнат.

Вообще настроение это нисколько не портило. На море мы последний раз были я уж и не помню когда. То времени не хватало, то денег... В этот раз все сложилось удачно, к тому же мы с Риткой в следующем году заканчивали школу - то есть ЕГЭ, поступление и все такое. В общем, не до отдыха будет точно.

Пляж, конечно, тоже оказался деревенским. Просто тянущаяся вдоль моря метров на сто полоса поросшего жухлой травкой песка. По краям берег поднимался, превращаясь в обрыв, оставляя у воды узенькую каменистую полоску, совершенно непригодную для отдыха. Народу, правда, хватало. Человек так пятнадцать развалились на полотенцах в разных позах, подставляя солнцу разной степени загорелости тела. Некоторое количество плескалось в воде, удивившей меня своей прозрачностью. Ну да, гадить-то особо некому. Мы с Риткой, конечно, первым делом окунулись. Мама с отцом в это время обустроили нам лежку, а потом и сменили нас в воде. Я развалился пузом кверху и принялся разглядывать окружающий народ. Ритка занималась тем же самым.

Ф-ф-фууу... - выдала она через некоторое время - Ни одного приличного парня!

А дома этот твой... как его... Димка кажется... приличный что ли?

Димка, последнее время крутившийся возле сестры, не вызывал у меня симпатии.

Сравнишь тоже... По крайней мере получше некоторых! - ткнула она меня кулачком в бок.

Надо сказать, вопреки распространенному в народе мнению о близнецах, мы с Риткой не были особенно близки. С определенного возраста у нее начались свои подружки и интересы, у меня своя компания. Так что про Димку я знал мало и потому спорить не стал.

А ну, двигайтесь! Разлеглись тут! - услышал я голос отца.

Они с мамой неслышно подошли, обнаружив, что мы с сестрой заняли все приготовленное на четверых место. Мама, уперев руки в бока, стояла напротив меня, всем своим видом выражая негодование. Я чисто из вредности не торопился освобождать им место, нагло уставившись на нее, непроизвольно оценивая мамину фигуру на фоне бледно-голубого неба. Волосы, собранные на затылке, открывали красивую шею, тяжелая грудь, поддерживаемая купальником, выдавалась вперед, живот, округло-выпуклый, внизу плавно переходил в скрытый трусиками лобок. Дальше трусики широкой полоской уходили между ног, не давая бедрам сомкнуться в самом верху, а вот ниже полноватые бедра соприкасались друг с другом, сужаясь к коленям и переходя в красивые лодыжки. Я подумал о Ритке - получалось что за вычетом возраста они были очень похожи. Пропорциями тела, манерой держаться... Формы вот только у Ритки были значительно скромнее, ну да с возрастом, наверное, появятся. Мои мысли прервал отец, бесцеремонно раскатив нас с сестрой в стороны.

Вот, так-то лучше! - родители улеглись между нами, почти вытеснив нас на траву.

Ну и ладно! - вскочила Ритка. - Федь, пошли в воду!

Вечером мы познакомились с соседями. Семья оказалась очень похожа на нашу, даже сын, Мишка, оказался примерно нашим ровесником, а вот его сестра Ира чуть старше. Не намного, на год или два. Точный возраст, конечно, никто выяснять не стал. По случаю знакомства устроили пир, на который пригласили и хозяйку. Бабуля охотно согласилась, поучаствовав здоровенной бутылью вина собственного изготовления. Заодно за столом оказался и еще один обитатель нашего двора, о котором мы не подозревали - бабулькин внучек. Парня традиционно с детства на лето отправляли сюда, и ему это давно надоело. Однако поступив в институт, он не был здесь уже года три, и вот приехал, решив вспомнить молодость. Теперь, судя по его виду, сильно об этом жалел.

В компании предков мы высидели едва ли час. Потом их разговоры о жизни в этом райском местечке (по мнению некоторых отдыхающих) или в этой богом забытой дыре (по мнению местных жителей) нам надоели. Молодежь переместилась на травку у забора, где, впрочем, мы тоже начали расспрашивать Олега как ему тут живется. Внучек безудержно жаловался на жизнь. Как выяснилось, раньше каждый год из таких как он тут собиралась теплая компания и было весело. Теперь же все выросли, закончили школу и разъехались кто куда, категорически не желая возвращаться к прежней жизни. В этом году из компании в десяток человек их оказалось здесь всего двое - он и еще какой-то Игорь. Его сюда сманил Олег, сам движимый приступом ностальгии и заразивший ею друга, за что теперь ежедневно выслушивал массу упреков. Одним словом - тоска. Мы громко сочувствовали и кивали, соглашаясь с каждым его словом, попутно пытаясь выяснить, какие тут есть развлечения.

Владимир Савицкий

Ты теперь уже совсем большой, мальчик…

За всех не скажу - как знать, со всеми ли такое случается! - но когда нас, только что призванных в армию восемнадцатилетних, погрузили в эшелон и паровоз с натугой сдвинул состав с места, я стал жить другую свою жизнь - военную.

Нам не было тогда известно, что полгода спустя начнется война, - просто с каждым телеграфным столбом, мелькавшим в неплотно прикрытой двери товарного вагона, прежняя действительность растворялась во мгле, уплывала куда-то.

Ста-ановись!..

То, что эшелон прибыл к месту назначения, ничего, в сущности, не определило, расстояние между мною и моими домашними продолжало увеличиваться еще месяца два-три, пока я вновь не почувствовал себя дома, теперь уже здесь, в армии, пока не приспособился к той новой жизни, что открылась перед нами.

Ра-авняйсь!..

Натянув военную форму, даже самые хлипкие из нас обрели некую «мужественную» независимость, зато мы оказались зависимыми от совершенно иных обстоятельств. Родительская опека сменилась куда более жесткой опекой нас всех вместе взятых.

Смир-но!..

Конечно, в массе легче затеряться, это верно, только… После первого же проступка и последовавшего за ним возмездия мы раз навсегда уяснили себе, что разбираться в первопричинах наших оплошностей здесь никто не станет и ждать выверенной с точностью до грамма справедливости не приходится. Мудрее всего было ничем особенно не выделяться.

Вообще, здесь все, решительно все было другим. Вместо своего уголка в родительской квартире - казарма человек на двести. Вместо привольного скольжения куда твоей душе угодно - четко регламентированное продвижение вперед.

Шагом - арш!..

И ни минутки одному, ни минуточки. Разве вот ночью, во время дневальства, - только ночью смертельно тянет вздремнуть, а спать никак нельзя: ты охраняешь товарищей, и оружие, и противогазы, н вообще - в твоих руках сосредоточена готовность к бою чуть ли не всей Красной Армии.

Подъе-ем!.. Боевая тревога!

Какова ответственность! И все же ночью ты один, а днем все время вокруг малознакомые люди, так и норовящие грубовато поддеть тебя, подглядеть твою слабость, высмеять. Раньше чужие вторгались в твою жизнь изредка, как исключение; сталкиваясь с ними, ты отнюдь не прерывал контактов с родными, близкими, одноклассниками. Теперь незнакомцы пошли лавиной, встречи с ними стали правилом, а ты - один; даже если у тебя есть дружок, с которым можно пооткровенничать, он скорее всего так же плохо ориентируется пока в этой новой жизни, как ты сам.

Все сызнова, все с нуля, все от печки. Единственно сходный, по видимости, момент - учеба: там - в средней школе, здесь - в полковой.

Только по видимости сходный, к сожалению. Там-то мы учились всерьез, кто - сам, кто под нажимом; там мы выкладывались - хоть и не слишком, разумеется, но все же; там допускалось и даже приветствовалось изложение материала своими словами - не ценили, балбесы, ах, не ценили… Здесь все казалось элементарным, но те параграфы, отвечать которые было положено особенно четко, слово в слово, приходилось зубрить, а таких мест в уставах и наставлениях не так уж мало. Едва отступишь от текста…

Наряд вне очереди!

Но, товарищ сержант…

Пререкаться?!

Я же знаю…

Два наряда! Повторите приказание!

Опытные сержанты не сомневались, что курсант с десятью классами за спиной способен вызубрить любой текст. Раз не подготовился - значит, поленился.

Есть два наряда…

Только мгновенно признав свою вину и можно было избежать бо-ольших неприятностей: каждая опала грозила стать длительной, а то и постоянной.

Удивительно ли, что, простудившись и угодив в санчасть, я полной мерой ощутил, какое это блаженство - безответственно поваляться не шибко больным в кровати, совсем как в той, прежней, домашней жизни! Покантоваться, как у нас говорили. Я не только не спешил выписываться, но даже натирал раза два одеялом градусник, чтобы продлить удовольствие на лишний денек.

Слово «кантоваться» относилось, впрочем, не только к санчасти. Мы охотно брались за любое дело, дававшее повод яе ходить на занятия или, тем более, отлучиться из расположения части, даже если скверно это дело знали. Я плохонько играл на рояле - «бренчал», пренебрежительно говаривала мама, - но поспешил записаться в самодеятельный полковой джаз: нас отпускали на репетиции в клуб, расположенный через несколько улиц от казармы в бывшем баптистском храме, отпускали на целый вечер - и чем ближе к концерту, тем чаще.

Через пять минут, когда мы все втроем, тяжело дыша, вытянулись на кровати, отдыхая, раздался настойчивый стук в дверь.

Ну их... - решил я.

Катька наверное. . - предположила мама.

Нин. . а Нин! Открывай! Костик! Вы тут!?

Нафиг... - посоветовал я.

Мама встала.

Ты куда? - удивился я. Не в таком же виде она открыть собирается?

Лежите-лежите... - успокоила меня мама - Я в душ, подмыться... Ох! - она покачнулась, схватившись за стенку. - Ноги не держат. Совсем вы меня затрахали.

Мы проводили ее взглядами, полюбовавшись тугими ягодицами в белых потеках. Полежав еще немного, Олжас тронул меня за руку и взглядом показал на снова приподнявшийся член. У меня наблюдалось то же самое. Поглядев друг на друга, мы одновременно поднялись и тоже направились в душ.

Мама стояла под теплыми струями, водя по покрытому пеной телу руками. Я забрался к ней, прижимаясь спереди и стараясь втиснуться между слегка расставленных ног.

Костик, может хватит на сегодня? - спросила она, ловя рукой болтающийся член.

Я присел, подхватывая маму под колени. Сзади ее поддерживал под ягодицы Олжас. Приподняв не сопротивляющуюся женщину мы осторожно опустили ее на мой член. Мамины ноги скрестились у меня за спиной а руки обвили шею.

Хорошо-о-о-о... - прошептала она, чувствуя как упругий стержень заполняет влагалище.

Тем временем Олжас, за неимением другой смазки обильно полил член жидким мылом и приподняв тяжелые ягодицы подставил член к анусу. Стоило только ему убрать руки как мама сама съехала вниз, надеваясь попой на его толстую, толще моей, дубину.

О-о-о-о. .! - оценила она размер растянувшего попу члена - Костик, скажи ему чтобы осторожно...

Олжас и без этого двигался очень неторопливо. Вернее, мы стояли не шевелясь, просто поднимая и опуская маму. Она покорно скользила вверх-вниз по двум напряженным столбам, непроизвольно вскрикивая в самой нижней точке, полностью одетая на них обеими дырочками. Ближе к концу мы не выдержали такого неторопливого траханья. Сначала Олжас остановился, прижал ее к себе, а я в бешеном темпе трахал висящую на его члене маму. Затем она повисла уже на мне, а Олжас торопливо гонял свою елду в ее попке, взбивая вокруг ануса мыльную пену.

Кончив, мы наконец опустили ее на пол. Мамины ноги подогнулись и она чуть не упала. Пришлось самим вымыть ее, уделяя особое внимание промежности с вытекающей отовсюду спермой и перенести на кровать.

Ну вы мне и задали... - охала она - Завтра все болеть будет... Остался ты, Костик, без секса дня на три...

Ерунда. - возразил Олжас. - Мы завтра к моей пойдем. А послезавтра, если и моя не сможет, к Серегиной...

Вы и Сережину трахаете? - округлила глаза мама.

А сами-то вы сможете? Боюсь, вас на столько женщин не хватит...

Вместо ответа Олжас продемонстрировал поднимающийся член. Затем протянул руку маме между ног.

Что, опять? - возмутилась она.

Ага. - покивал Олжас, разворачивая ее к себе задом.

Когда ж вы угомонитесь... . - мама встала раком.

Ее ноги разьехались в стороны, губки разошлись, демонстрируя незакрывшуюся дырочку. Олжас одним ударом загнал туда член, заставив маму ахнуть. Она шевельнулась, положила голову на сложенные перед собой руки и предоставила Олжасу оба отверстия в полное распоряжение. Разглядывая их, я тоже почувствовал знакомое шевеление в паху, хотя и думал, что выбрал все лимиты на сегодня. Подрачивая твердеющий орган, я начал прикидывать как бы мне поторопить друга, да так чтобы он не обиделся. Впрочем, что-то мне подсказывало что теперь трахать маму мы будем часто и помногу, особенно если учитывать возможное участие Сереги, а может даже и его отца, а потому можно никуда не спешить.

А ты у нас уже большой мальчик

Я уже закончил седьмой класс, и мне уже скоро исполнится 14 лет. Большая часть июня уже проходит. Во дворе друзья разъехались на каникулы. А главное в деревню родители отправили Дениса - моего лучшего друга как по двору, так и по школе. Он учится в параллельном классе нашей школы. Двор наш небольшой и сверстников в нём у нас больше нет. С Денисом мы всегда ходим в соседский двор двух больших девятиэтажек. Но сейчас народа и там не много. Хотя там мы всё равно всегда своими никогда не были. Поэтому скукатища страшная.

У меня сестра - старшая - Светка. Ей скоро исполнится уже 18 лет. У неё свои дела и интересы. Конечно мы с ней не чужие, но сказать что не разлей вода, тоже не скажешь. Она заканчивает первый курс экономического факультета университета. В школе у неё всегда было хорошо с точными предметами, особенно с математикой. Но девчонки на технические специальности почему то не поступают. Я тоже хорошо учусь. Правда у меня любимый предмет - физика. И поступать я обязательно буду или на машиностроение или на радиотехнику, там будет видно. Она красивая. Блондинка, повыше меня на пол головы и фигурка то что надо. Вот бы её увидеть голышом. А так лишь один раз её недавно видел случайно в одних трусиках. Мне понравилось. Мы живём в разных комнатах. Мать выходила от неё, а я проходил мимо дверей. А раньше я наверное был просто маленький и меня это не интересовало. Сейчас сестре не до меня - заканчивает сессию. Надоело всё: слоняться без дела, компьютер, телек. Даже дрочить уже неохота. Дрочить меня научил Дениска. Как то раз мы разговаривали об этом, и он очень удивился, что я ещё не дрочу. "Это ненормально, все парни уже дрочат - попробуй" - сказал он. Мне понравилось. Дениса это тоже успокоило. Потом мы даже несколько раз дрочили вместе у него. Конечно это ещё больший кайф. Один раз он дрочил мне. Было просто здорово - меня всего трясло. Тогда я кончил на него. Он размазал мою сперму по груди, повалил меня на диван, лёг на меня сверху и мы целовались. Не знаю почему, но потом мне было стыдно. Потом я об этом не думал. Я тоже дрочил уму. В начале лета он предлагал посасать друг у друга, но я испугался. Сейчас Дениса нет и я жалею об этом. Когда особенно тошно, я даже представляю, как сосу у Дениса и ругаю в душе самого себя, что дурак не согласился. Дениски не будет наверное до конца лета.

Светке остался последний экзамен. Вчера за ужином Светка сказала родителям, что её подруга Наташа пригласила после экзаменов на три недели в Крым, к её бабушке. Если Светку отпустят, то они троём - ещё Настя - эту девчонку я видел несколько раз - она учится вместе в универе - поедут в Крым. Родители решили, что сестра уже достаточно взрослая, чтобы ехать и разрешили. Услышав такое, я тоже попросился. Идея понравилась родокам - только Светка в восторг от этого не пришла. Однако мать обязала её спросить об этом у подруги, аргументировав это тем, что когда одни девчонки - это один разврат. Сестра обиделась: "там и парней то не предполагается, хутор маленький - всего пять или шесть домов, как говорила Наташа, причём один не жилой и хутор не у моря. До моря почти шесть километров на велосипеде по тропинке, да ещё спускаться с горы".

84

лПУФАЛПЧ мЕПОЙД

рПВЕЗЙ

с ФТЙЦДЩ УВЕЗБМ ЙЪ УЕНШЙ. рЕТЧЩК ТБЪ ВЩМ ПФЛТПЧЕООП БОЕЛДПФЙЮЕУЛЙК. нОЕ ВЩМП ЗПДБ ФТЙ ЙМЙ ЮЕФЩТЕ, С ЧПУРПМШЪПЧБМУС УХНБФПИПК ОБ РТЙВБМФЙКУЛПН РМСЦЕ, ЛБЛПК-ФП ПЦЙЧМЕООПК РЕТЕВТБОЛПК НЕЦДХ НБНПК Й ВБВХЫЛПК Й ХЫЕМ. с РПНОА ВЕУЛПОЕЮОЩК РМСЦ, УПУФПСЭЙК ЙЪ РПЧФПТПЧ. пДОЙ Й ФЕ ЦЕ РЕУПЛ, ЧПДБ, ЧПМЕКВПМЙУФЩ, ХМПЮЛЙ, ХИПДСЭЙЕ ЧРТБЧП. еУМЙ ВЩ С Й ЪБИПФЕМ ЧЕТОХФШУС, ФП ОЕ УНПЗ ВЩ. оП С ОЕ ИПФЕМ. пЗТПНОЩК, ИПФШ Й ПДОППВТБЪОЩК, НЙТ РШСОЙМ Й ЪБИЧБФЩЧБМ.
нБНБ Й ВБВХЫЛБ ОБЫМЙ НЕОС ОБ ЛБЛПК-ФП ЬУФТБДЕ ЛТЙЧМСАЭЙНУС РЕТЕД ВМБЗПДБТОЩНЙ ЛХТПТФОЙЛБНЙ. йИ ТБДПУФШ ПЛБЪБМБУШ ОБУФПМШЛП УЙМШОПК, ЮФП НЕОС ДБЦЕ ОЕ ОБЛБЪБМЙ. оБЧЕТОПЕ, РПОЙНБМЙ, ЮФП УБНЙ ВЩМЙ ЧЙОПЧБФЩ. чФПТПК РПВЕЗ ЧРЕЮБФМСМ ЗЕПЗТБЖЙЮЕУЛЙ. нОЕ ВЩМП РСФШ МЕФ, Й С ПФДЩИБМ У ПФГПН ОБ ДБЮЕ ЕЗП ЧЪТПУМПК ДПЮЕТЙ, НПЕК ЕДЙОПЛТПЧОПК УЕУФТЩ. й НПК ФТЕИМЕФОЙК РМЕНСООЙЛ УЛБЪБМ:
- ьФП НПС ДБЮБ.
- оХ Й РПЦБМХКУФБ, - ПФЧЕФЙМ С Й ХЫЕМ.
с ФПЗДБ ХЦЕ ВЕЗМП ЮЙФБМ, РТЕЛТБУОП РПНОЙМ УЧПК БДТЕУ Й ЪОБМ, ЛБЛ ЛХДБ ЕИБФШ. дП УФБОГЙЙ ОБДП ВЩМП ЙДФЙ ПЛПМП РПМХЮБУБ. ч ПЦЙДБОЙЙ ЬМЕЛФТЙЮЛЙ С ПУФЩМ, ОБ РМЕНСООЙЛБ ХЦЕ ОЕ УЕТДЙМУС, ОП ПВТБФОП ЙДФЙ ВЩМП ЗМХРП. вЕЪ РТЙЛМАЮЕОЙК С ДПЕИБМ ДП лЙЕЧУЛПЗП ЧПЛЪБМБ Й ЧЕЦМЙЧП УРТПУЙМ Х ЛБЛПК-ФП ФЕФЙ УЕНШ ЛПРЕЕЛ - РСФШ ОБ НЕФТП Й ДЧЕ ОБ ФЕМЕЖПО-БЧФПНБФ, РПЪЧПОЙФШ НБНЕ. нЕОС УЕЗПДОСЫОЕЗП ПЮЕОШ ОБУФПТПЦЙМП ВЩ, ЮФП РСФЙМЕФОЙК НБМЩЫ ПДЙОПЛП ЫБЗБЕФ ЧДПМШ ЫПУУЕ ЙМЙ ХУБЦЙЧБЕФУС Ч ЬМЕЛФТЙЮЛХ. оП ФПЗДБ НЙТ ВЩМ ЛХДБ НЕОЕЕ БЗТЕУУЙЧОЩН. нБЫЙО ВЩМП НЕОШЫЕ Й ЫРБОБ ОЕ ЙОФЕТЕУПЧБМБУШ ДПЫЛПМШОЙЛБНЙ. ч ЧПУЕНШ МЕФ С УВЕЦБМ ЙЪ ДПНБ РПУМЕ УУПТЩ У ВБВХЫЛПК. пОБ ЛЙОХМБУШ ЪБ НОПК, ОП С ВЕЗБМ ВЩУФТЕЕ. оЕ Ч УПУФПСОЙЙ ЮЕУФОП ДПЗОБФШ НЕОС, ВБВХЫЛБ РПЫМБ ОБ ИЙФТПУФШ.
пОБ РПУХМЙМБ НОЕ ЙЗТХЫЛХ, П ЛПФПТПК С ДБЧОП НЕЮФБМ. с УВБЧЙМ ПВПТПФЩ. вБВХЫЛБ ДПВБЧЙМБ ЕЭЕ ЛПЕ-ЮФП ЙЪ БУУПТФЙНЕОФБ «дЕФУЛПЗП НЙТБ». с РПФПТЗПЧБМУС Й РПЧЕТОХМ ОБЪБД.
нПС ОБЙЧОПУФШ, ВЕУРТЙОГЙРОПУФШ Й ЦБДОПУФШ ВЩМЙ ОБЛБЪБОЩ. с РПМХЮЙМ РБТХ РПЭЕЮЙО Й ВПМШЫЕ ОЙЮЕЗП.
фБЛ С РПОСМ, ЮФП ОЙЛПНХ ОЕМШЪС ЧЕТЙФШ. й ЕЭЕ: Ч ОБЫЕК УЕНШЕ ОЕ РТЙОСФП ЧТБФШ. йОБЮЕ ЛБЛ ВЩ С РПЧЕТЙМ ВБВХЫЛЕ? й ЛБЛ ВЩ ПОБ ФПЗДБ, ВЕДОБС, НЕОС РПКНБМБ?
лХДБ С ЧУЕ-ФБЛЙ ВЕЦБМ, ЛПЗДБ ВЕЦБМ ЧУЕТШЕЪ? рПЮЕНХ УНЩЫМЕОЩК ЧТПДЕ ВЩ НМБДЫЕЛМБУУОЙЛ ФТБЗЙЮЕУЛЙ ОЕ УППВТБЦБМ, ЮФП ОЙЛПНХ ОЕ ОХЦЕО, ЛТПНЕ ОЕУЛПМШЛЙИ ТПДОЩИ ЧЪТПУМЩИ МАДЕК?
юБУФП, ТБУФТБЧМСС ДХЫХ, РТЕДУФБЧМСМ УЕВЕ, ЛБЛ ФПФ ЙМЙ ЙОПК ЧЪТПУМЩК НЕОС ПФЮЕЗП-ФП ОЕОБЧЙДЙФ. чЕТПСФОП, ЮФПВЩ ОЕ УППВТБЪЙФШ УБНПЗП УФТБЫОПЗП - РПЮФЙ ОЙЛПНХ ОБ ЪЕНМЕ РПРТПУФХ ОЕФ ДП НЕОС ОЙЛБЛПЗП ДЕМБ. оБЧЕТОПЕ, ТЕВЕОЛХ ОЕ УФПЙФ ЬФП РПОЙНБФШ.
рПФПН ОБУФБМБ РПДТПУФЛПЧБС ПВЙДЮЙЧПУФШ. й ДМЙМБУШ ДПМЗП, ДП ЦЕОЙФШВЩ. оЕ ТБЪ Й ОЕ ДЧБ С ИМПРБМ ДЧЕТША, РТЙИЧБФЙЧ У УПВПК ЮФП-ОЙВХДШ ДПТПЗПЕ НОЕ. пВЩЮОП - РПТФБФЙЧОХА РЙЫХЭХА НБЫЙОЛХ. оП ХЦЕ Ч НЕФТП ЛБЛ-ФП ВЩУФТП ПУФЩЧБМ, УМПЧОП УНЕУФЙЧЫЙУШ ЮХФШ Ч УФПТПОХ, ЧЙДЕМ ХЦЕ УЧПА ЧЙОХ.
дЧЙЗБМУС ДБМШЫЕ УЛПТЕЕ РП ЙОЕТГЙЙ. й ФПМШЛП ПЛБЪБЧЫЙУШ Х ДТХЗБ ЙМЙ Х ФЕФХЫЛЙ, УТБЪХ ЪЧПОЙМ ДПНПК НБНЕ, ЮФПВЩ ОЕ ЧПМОПЧБМБУШ. й РТЕЧТБЭБМ РПВЕЗ Ч РТПУФПК РПИПД Ч ЗПУФЙ У ОПЮЕЧЛПК. рПИПЦЕ, С ЙУЮЕТРБМ УФТБУФШ Л РПВЕЗБН Ч ТБООЕН ДЕФУФЧЕ.

жПФПЗТБЖЙЙ

ч УЕНШ МЕФ ПФЕГ РПДБТЙМ НОЕ ЖПФПБРРБТБФ «ыЛПМШОЙЛ». рМБУФНБУУПЧПЕ ЮХДП ЪБ ЫЕУФШ ТХВМЕК. ч ОЕЗП ЧУФБЧМСМБУШ ВПМШЫБС РМЕОЛБ, ЙЪ ЛПФПТПК ЛПОФБЛФОЩН УРПУПВПН - ВЕЪ ХЧЕМЙЮЙФЕМС - РЕЮБФБМЙУШ ОЕУХТБЪОП НБМЕОШЛЙЕ ЖПФПЗТБЖЙЙ. оП С ВЩМ УПЧЕТЫЕООП УЮБУФМЙЧ.
с ЫБЗБМ ТСДПН У ПФГПН Й УНПФТЕМ ОБ ЪОБЛПНЩЕ ДПНБ РП-ОПЧПНХ. с НПЗ ПДОЙН ЭЕМЮЛПН РТЕЧТБФЙФШ ЙИ Ч УЧПА РПМОХА УПВУФЧЕООПУФШ. нПЙНЙ РЕТЧЩНЙ УПЛТПЧЙЭБНЙ УФБМЙ ИТБН чБУЙМЙС вМБЦЕООПЗП, йУФПТЙЮЕУЛЙК НХЪЕК Й РБНСФОЙЛ юБКЛПЧУЛПНХ ПЛПМП лПОУЕТЧБФПТЙЙ.
рМЕОЛХ Ч ЛТПНЕЫОПК ФЕНОПФЕ ОБДП ВЩМП БЛЛХТБФОП ЧЧЙОФЙФШ Ч УРЙТБМШ УРЕГЙБМШОПЗП ВБЮЛБ. пДОП ОЕЧЕТОПЕ ДЧЙЦЕОЙЕ - Й ЧУЕ ЪБЗХВМЕОП. фБЛБС ЧПФ УФТБЫОП ПФЧЕФУФЧЕООБС УФБДЙС.
рПФПН УЙДЙЫШ Ч ЧПМЫЕВОПК ЛПНОБФЕ У ЛТБУОЩН ЖПОБТЙЛПН Й ЕДЛЙНЙ ЪБРБИБНЙ Й ЛПМДХЕЫШ. рПЛБ ОБ ДОЕ ЧБООПЮЛЙ РПУФЕРЕООП ОЕ РТПСЧЙФУС ЙЪПВТБЦЕОЙЕ. пФЕГ ЪБЧБМЙМ НЕОС ЛОЙЗБНЙ, ПВЯСУОСАЭЙНЙ РТПГЕУУ. пРФЙЛБ, ИЙНЙС, НЕИБОЙЛБ. с УФПМЛОХМУС У ХДЙЧЙФЕМШОЩН ЖПЛХУПН ЛБНЕТЩ-ПВУЛХТЩ. у ЪБЗБДПЮОЩН УЕТЕВТПН Й ЧУЕН РТПЮЙН, ФЕНОЕАЭЙН ОБ УЧЕФХ.
чТСД МЙ ЬФП НПЗМП УДЕМБФШ ЙЪ НЕОС ИПТПЫЕЗП ЖПФПЗТБЖБ. оП НОЕ ВЩМП УПЧЕТЫЕООП ОЕПВИПДЙНП РПОЙНБФШ, ЛБЛ ДЕКУФЧХЕФ ФП, ЮЕН С РПМШЪХАУШ.
нОЕ ОЕ ОТБЧЙМПУШ УОЙНБФШ МАДЕК. с ЧППВЭЕ ОЕ ИПФЕМ ПУФБОБЧМЙЧБФШ ДЧЙЦЕОЙЕ. с ЛБЛ ВЩ ЧУФХРБМ Ч ДПЗПЧПТ У ОБФХТПК - ПОБ Й ФБЛ ОЕ ДЧЙЗБЕФУС, ЪОБЮЙФ, УПЗМБУОБ ПУФБФШУС Х НЕОС Ч ЧЙДЕ ЖПФПЛБТФПЮЛЙ. чУЛПТЕ ВПМШЫХА ЮБУФШ НПЕЗП БТИЙЧБ ЪБОСМЙ НПУЛПЧУЛЙЕ ГЕТЛЧЙ.
пФЕГ РПУНЕЙЧБМУС, НБФШ ХДЙЧМСМБУШ. чУЕ ЧПЛТХЗ ВЩМЙ БФЕЙУФБНЙ, Й С ВЩМ ЛБЛ ЧУЕ. рТПУФП ГЕТЛЧЙ ВЩМЙ ЛТБУЙЧЕЕ УПУЕДОЙИ ДПНПЧ, ЧПФ Й ЧУЕ.

лЙОП

лПЗДБ Ч нПУЛЧХ РТЙЕИБМ «жБОФПНБУ», ФЧПТЙМПУШ ФБЛПЕ! ч УЧПДОПК ЛЙОПБЖЙЫЕ УМПЧП «жБОФПНБУ» ОБКФЙ ВЩМП ОЕЧПЪНПЦОП. фБН УФПСМП: «умедйфе ъб бжйыек лйопфебфтб». оП ЬФП ХЛМПОЮЙЧПЕ ПВЯСЧМЕОЙЕ ОЙЛПЗП ОЕ ПВНБОЩЧБМП. ч РПНЕЮЕООЩК ФБЛЙН ПВТБЪПН ЛЙОПФЕБФТ ЕИБФШ ОЕ ВЩМП УНЩУМБ - ЕЗП ХЦЕ ПУБЦДБМБ БТНЙС РПЛМПООЙЛПЧ ВТЙФПЗП ОБМЩУП БОФЙЗЕТПС.
ъБ НОПК ЪБЫМЙ УПУЕДУЛЙК лПУФЙЛ Й ЕЗП РБРБ - ДСДС йЗПТШ. дСДС йЗПТШ, ИЙФТП ХМЩВБСУШ, ЪБЧЕЪ ОБУ Ч ДЙЛХА ЗМХЫШ, Ч ЛМХВ «чЩНРЕМ» ОБ ЪБДЧПТЛБИ «дЙОБНП». ьФПФ ЛМХВ ОЕ ЪОБЮЙМУС Ч УЧПДОПК БЖЙЫЕ, ОП Й ФБН ХЦЕ ФПМРЙМУС ОБТПД. дСДС йЗПТШ РЕТЕУФБМ ХМЩВБФШУС. рПФПН ЧДТХЗ ЙУЮЕЪ Й ЧЕТОХМУС НЙОХФ ЮЕТЕЪ УЕНШ У ПДОЙН ВЙМЕФПН. пДЙО ВЙМЕФ ОБУ ОЕ ЧЩТХЮБМ. й ФХФ РТПЙЪПЫМП ЮХДП. уФТБЦДХЭЙЕ РПРТПУФХ РТПДБЧЙМЙ ЧУЕ ЛПТДПОЩ, Й, УНЕФЕООЩЕ ЧПМОПК, НЩ ПЛБЪБМЙУШ ЧОХФТЙ ЛЙОПЪБМБ. лБЛ-ФП ТБУУЕМЙУШ, Й…
с ПВПЦБМ ЬФПФ ЖЙМШН ОБЮЙОБС У ФЙФТПЧ, Б НПЦЕФ, Й ЕЭЕ ТБОШЫЕ. лБЛ ЬФП РТПЙЪПЫМП? нПЦЕФ, С ЪОБМ ЛПЗП-ФП, ЛФП ХЦЕ ЧЙДЕМ «жБОФПНБУБ», Й ЪБТБЪЙМУС ЧПЪДХЫОП-ЛБРЕМШОЩН РХФЕН ЙМЙ ЙЪ ЗМБЪ Ч ЗМБЪБ? чТПДЕ ВЩ ОЕФ, ЙОБЮЕ УЮБУФМЙЧЮЙЛ ОЕ РТЕНЙОХМ ВЩ РЕТЕУЛБЪБФШ ОБН ЖЙМШН ЛБДТ ЪБ ЛБДТПН. рПИПЦЕ, РП нПУЛЧЕ ИПДЙМЙ МЕЗЕОДЩ, ЛПФПТЩЕ РЕТЕУЛБЪЩЧБМЙ ОЕЧЙДСЭЙЕ ОЕЧЙДСЭЙН.
чЪТПУМЩЕ УХЕЧЕТОП РХЗБМЙУШ, ЮФП НБМШЮЙЫЛЙ ПВСЪБФЕМШОП ОБКДХФ Ч МАВЙНПН ЖЙМШНЕ ПВТБЪЕГ ДМС РПДТБЦБОЙС. оП ОЙ С, ОЙ ЛФП ДТХЗПК ЙЪ НПЙИ ФПЧБТЙЭЕК ОЕ УФТЕНЙМУС ЧЦЙФШУС ЙНЕООП Ч жБОФПНБУБ, Ч жБОДПТБ ЙМЙ Ч ЛПНЙУУБТБ цАЧБ. рБТПДЙКОПУФШ УБНПЗП ЗЕТПЙЮЕУЛПЗП ЙЪ ФТЕИ, УМЙЫЛПН ЙДЕБМШОПЗП «ЦХТОБМЙУФБ» жБОДПТБ ВЩМБ ОБН ЙОФХЙФЙЧОП СУОБ. оП ПФЮЕЗП-ФП ВЩМП ЧБЦОП, ЮФП жБОФПНБУБ, жБОДПТБ Й РТПЖЕУУПТБ нПТЫБОБ ЙЗТБМ ПДЙО Й ФПФ ЦЕ цБО нБТЕ. фП ЕУФШ ФБН, ОБ ЬЛТБОЕ, РТПЙУИПДЙМБ ФБ ЦЕ ЙЗТБ, ОП ЛБЛБС ЛТБУЙЧБС! вЩФШ цБОПН нБТЕ, РТБЧДБ, ФПЦЕ ОЙЛФП ОЕ НЕЮФБМ.
«фТЕИ НХЫЛЕФЕТПЧ» С УНПФТЕМ ПДЙООБДГБФШ ТБЪ. ьФПФ ЖЙМШН ЫЕМ УЛПТЕЕ РП ЧЕДПНУФЧХ МАВЙНПК ЕДЩ. тБЪЧЕ НПЦЕФ РПЛБЪБФШУС МЙЫОЙН УПФЩК Ч ЦЙЪОЙ ЫБЫМЩЛ, ДБЦЕ НБМППФМЙЮЙНЩК ПФ ДЕЧСОПУФП ДЕЧСФПЗП?!
чТСД МЙ С УПЪОБФЕМШОП ИПФЕМ УФБФШ НХЫЛЕФЕТПН Й РТПФЩЛБФШ ЫРБЗПК ЧТБЗПЧ РПУМЕ РХУФПЧБФЩИ УМПЧЕУОЩИ РЕТЕРБМПЛ. тПНБО Й ЖЙМШН ЧПУРТЙОЙНБМЙУШ ЛБЛ ЙОФХЙФЙЧОБС НЕФБЖПТБ. чЕУШ ЬФПФ БОФХТБЦ - ЫРБЗЙ, РМБЭЙ - ВЩМ ЛБЛ ВЩ ОЕУХЭЕУФЧЕООЩН. иПФС Й ЕНХ НЩ ЧПЪДБМЙ ДПМЦОПЕ Ч ДЧПТПЧЩИ РПВПЙЭБИ. б ЮФП ВЩМП ЧБЦОП? чУФТЕЮОЩК ЧЕФЕТ, ЗПФПЧОПУФШ ОЕ ТБЪДХНЩЧБС ВТПУЙФШУС ЧУЕ ТБЧОП ЛХДБ… рТЙУСЗБ, ЛМСФЧЩ, ЧЕТОБС ДТХЦВБ.
«чЩ ФБЛ НПЗХЭЕУФЧЕООЩ, НПОУЕОШПТ, ЮФП ВЩФШ ЧБЫЙН ДТХЗПН ЙМЙ ЧТБЗПН ПДЙОБЛПЧП РПЮЕФОП» - ЬФП ФБЛ ЪДПТПЧП УЛБЪБОП, ЮФП ЪМПДЕК тЙЫЕМШЕ ОЙЮЕЗП ОЕ НПЦЕФ УДЕМБФШ Д’бТФБОШСОХ. пУПВЕООП Ч НЙТЕ, ЗДЕ ЛТБУПФБ УБНПГЕООБ.
б ЕЭЕ ВЩМП «ъПМПФП нБЛЛЕОЩ». оЕЙНПЧЕТОП РТЕЛТБУОЩЕ ЗПТЩ, ЙДЙПФУЛЙК ПЛПМШОЩК РХФШ, УФЕТЧСФОЙЛЙ Й ПЮБТПЧБФЕМШОЩК ОЕЗПДСК лПМПТБДП. й ПФЛТПЧЕООП ЪБТХВЕЦОБС РЕУОС ОБ ТХУУЛПН СЪЩЛЕ Ч ЙУРПМОЕОЙЙ пВПДЪЙОУЛПЗП.
й ДТХЗ ДТХЗХ ФПМШЛП ЫЕРПФПН: ФБН РПЛБЪЩЧБАФ ПВОБЦЕООХА ЦЕОЭЙОХ, НЕМШЛБАЭХА Ч ФПМЭЕ ЧПДЩ. пДОЙИ ЬФЙИ ЛБДТПЧ ИЧБФБМП, ЮФПВЩ УПВТБФШ ЧУЕИ НБМШЮЙЫЕЛ ЗПТПДБ Ч ЛЙОПФЕБФТЕ, Й ОЕ РП ПДОПНХ ТБЪХ. чУЕЗП-ФП РП ФТЙДГБФШ ЛПРЕЕЛ У ОПУБ! б Ч ЖЙОБМЕ ВЕУУТЕВТЕОЙЛЙ ХЧПЪЙМЙ ОБ МПЫБДСИ РПМОЩЕ УХНЛЙ ЪПМПФБ. ч ЬФПН ЧЩТБЦБМБУШ ПДОБ ЙЪ НЕЮФ МАВПЗП НБМПМЕФЛЙ - ОЕЮБСООП ПВПЗБФЙФШУС, ОЕ ЦЕМБС ФПЗП.
оБ ЬФПФ УЕБОУ ВЙМЕФПЧ ОЕФ? иПТПЫП, ДБКФЕ ОБ УМЕДХАЭЙК! й ДЧБ ЮБУБ ЗХМСЕЫШ У РТЙСФЕМЕН ЧПЛТХЗ ЛЙОПФЕБФТБ - ЗБЪЙТПЧЛБ, НПТПЦЕОПЕ, ЧПУФПТЦЕООБС ВПМФПЧОС П ЗТСДХЭЕН ЙМЙ РТЕДЩДХЭЕН ЖЙМШНЕ. б РПНОЙЫШ - Б РПНОЙЫШ… лПОЕЮОП, РПНОЙН. й ЛБЦЕФУС, ОБЧУЕЗДБ.

уНЕТФШ

лПЗДБ НОЕ ЙУРПМОЙМПУШ ДЕЧСФШ, Х НЕОС ХНЕТМБ ВБВХЫЛБ. нБНБ УДЕМБМБ ЧУЕ, ЮФПВЩ НЕОС ПЗТБДЙФШ: ОБ РБТХ ОЕДЕМШ НЕОС ПФРТБЧЙМЙ Л ПФГХ. вЩМП ЙОФЕТЕУОП ПВЭБФШУС У ЦЕОПК ПФГБ, ЦЕОЭЙОПК УФБТПК ЪБЛБМЛЙ, ЙОПЗП ЧПУРЙФБОЙС.
с УФБТБФЕМШОП РЩФБМУС РЕТЕОСФШ ЕЕ НБОЕТХ РПЧЕДЕОЙС, ОЕ РПОЙНБС, ЮФП ЬФП РПТПДБ, Б ОЕ НБОЕТБ, Б РПТПДХ РЕТЕОСФШ ОЕЧПЪНПЦОП. оБДП ФПМШЛП ОБДЕСФШУС ОБ ФП, ЮФП Х ФЕВС РПУФЕРЕООП, ЛБЛ ЛБТФПЮЛБ ОБ ДОЕ ЧБООПЮЛЙ, РТПСЧЙФУС УПВУФЧЕООБС РПТПДБ.
вЩМП ХДЙЧЙФЕМШОП ЧУФТЕЮБФШУС У НБНПК РП ЧЕЮЕТБН ОБ УРЕЛФБЛМСИ - ПОЙ У ПФГПН ТБВПФБМЙ БЛФЕТБНЙ Ч ПВТБЪГПЧУЛПН ФЕБФТЕ.
фПЗДБ УРЕЛФБЛМЙ ПФЮЕЗП-ФП ЫМЙ Ч РПНЕЭЕОЙЙ ФЕБФТБ «тПНЬО», Ч ЗПУФЙОЙГЕ «уПЧЕФУЛПК». вХФЕТВТПД У ЮЕТОПК ЙЛТПК УФПЙМ Ч ВХЖЕФЕ ГЕМЩИ ДЕУСФШ ТХВМЕК. й ПДОБЦДЩ НОЕ ЕЗП ЛХРЙМЙ.
с ЧЕТОХМУС ДПНПК У ТБУУЛБЪБНЙ ПВ ЬФЙИ ХЧМЕЛБФЕМШОЩИ РТЙЛМАЮЕОЙСИ, Б ВБВХЫЛЙ ОЕФ. уПУЕДЛБ, ФЕФС ъЙОБ, РТЙЫМБ УП НОПК РПЗПЧПТЙФШ. «фЩ ХЦЕ ВПМШЫПК НБМШЮЙЛ», - ОБЮБМБ ПОБ. лБЛ ВХДФП ЕУМЙ ВЩ С ВЩМ ИПФШ ЮХФШ-ЮХФШ РПНЕОШЫЕ, ВБВХЫЛБ ВЩ ОЙ ЪБ ЮФП ОЕ ХНЕТМБ…
нОЕ ВЩМП ЦБМЛП ВБВХЫЛХ. оЕ ЛБЛ УМПНБООХА ЙЗТХЫЛХ ЙМЙ ХЛТБДЕООЩК ЧЕМПУЙРЕД. зПТБЪДП ВПМШЫЕ.

рПФЕТС, ХФТБФБ - ЗПДЙМЙУШ ЙНЕООП ЬФЙ УМПЧБ. оП УПЮХЧУФЧЙС Л ВБВХЫЛЕ, ЛПФПТБС ВПМЕМБ, НХЮЙМБУШ, РПЮЕНХ-ФП ОЕ ВЩМП. нПЦЕФ, ЬФП Й ОЕ РТЕДХУНПФТЕОП ДМС ДЕЧСФЙ МЕФ…

лПЗДБ ХНЕТ ПФЕГ, НОЕ ВЩМП ХЦЕ РСФОБДГБФШ. с ОЕ РМБЛБМ. оЕ НПЗ. с ХФЕЫБМ УЕВС ФЕН, ЮФП ПО ПЮЕОШ НХЮЙМУС РЕТЕД УНЕТФША - ЕНХ ПФОСМЙ МЕЧХА ТХЛХ - Й ЮФП УНЕТФШ ДМС ПФГБ УФБМБ ПВМЕЗЮЕОЙЕН ПФ УФТБДБОЙК. пО ДПЦЙЧБМ Ч УЕНШЕ УЕУФТЩ. нЩ РТЙЕИБМЙ ФХДБ У НБФЕТША. с ОЕ ЪОБМ, ЛХДБ ДЕЧБФШ ТХЛЙ, ЛХДБ ДЕЧБФШ УЕВС.
- с ОЕ ЪОБА, ЛБЛ УЕВС ЧЕУФЙ, - УЛБЪБМ С ЕК.
- лБЛБС ТБЪОЙГБ, - ПФЧЕФЙМБ ПОБ.
ч ФПФ ЦЕ ЗПД ЪБВПМЕМ НПК ЛПФЕОПЛ. с ПФОЕУ ЕЗП Л ЧТБЮХ, ПО ОБРТБЧЙМ ПУПВХА МБНРХ ОБ МБРЛХ, ФБ ЪБУЧЕФЙМБУШ ЛТБУЙЧЩН ЙЪХНТХДОЩН УЧЕФПН. рТЙЗПЧПТ: УФТЙЗХЭЙК МЙЫБК.
- фЩ ХЦЕ ВПМШЫПК НБМШЮЙЛ, - УЛБЪБМБ НОЕ НБНБ. й ЛПФЕОЛБ ХУЩРЙМЙ. йУФПТЙС РПЧФПТЙМБУШ ЮЕТЕЪ РСФОБДГБФШ МЕФ. х ДТХЗПЗП ЛПФЕОЛБ УЧЕФЙМБУШ ХЦЕ ОЕ МБРЛБ, УЧЕФЙМБУШ РТБЛФЙЮЕУЛЙ ЧУС ЫЕТУФЛБ.
- оБДП ХУЩРМСФШ, - УФТПЗП УЛБЪБМ ДПЛФПТ, ПРХУФЙЧ РПДТПВОПУФЙ ОБУЮЕФ ФПЗП, ЮФП С ВПМШЫПК НБМШЮЙЛ, ОБЧЕТОПЕ, РПФПНХ, ЮФП С Й ФБЛ ВЩМ ХЦЕ ФТЙДГБФЙМЕФОЙН ВПТПДБФЩН НХЦЙЛПН.
- чЩМЕЮЙФЕ ЕЗП, - РПРТПУЙМ С, - С ДБН ЧБН ФТЙУФБ ТХВМЕК. фПЗДБ ЬФП ВЩМЙ ПЗТПНОЩЕ ДЕОШЗЙ.
- фХФ ДЕМП ОЕ Ч ДЕОШЗБИ, - УЛБЪБМ ЧТБЮ У ОЕРПОСФОПК ЗПТДПУФША. нЩ РПНПМЮБМЙ.
- оХ ЮФП, ВХДЕФЕ ПУФБЧМСФШ ЛПФЕОЛБ?
- оЕФ.
нЩ ЧЩМЕЮЙМЙ ЕЗП ЪБ РБТХ ОЕДЕМШ. ч ПУОПЧОПН КПДПН.
х НЕОС УБНПЗП ДБЧОП ФТПЕ ДЕФЕК. с ОЙЛПЗДБ ОЕ ОБЮЙОБА ТБЪЗПЧПТ У ОЙНЙ У ЖТБЪЩ «фЩ ХЦЕ ВПМШЫПК НБМШЮЙЛ…».

Костюков Леонид

«...Ты уже большой мальчик»

Побеги

Я трижды сбегал из семьи. Первый раз был откровенно анекдотический. Мне было года три или четыре, я воспользовался суматохой на прибалтийском пляже, какой-то оживленной перебранкой между мамой и бабушкой и ушел. Я помню бесконечный пляж, состоящий из повторов. Одни и те же песок, вода, волейболисты, улочки, уходящие вправо. Если бы я и захотел вернуться, то не смог бы. Но я не хотел. Огромный, хоть и однообразный, мир пьянил и захватывал.

Мама и бабушка нашли меня на какой-то эстраде кривляющимся перед благодарными курортниками. Их радость оказалась настолько сильной, что меня даже не наказали. Наверное, понимали, что сами были виноваты. Второй побег впечатлял географически. Мне было пять лет, и я отдыхал с отцом на даче его взрослой дочери, моей единокровной сестры. И мой трехлетний племянник сказал:

– Это моя дача.

– Ну и пожалуйста, – ответил я и ушел.

Я тогда уже бегло читал, прекрасно помнил свой адрес и знал, как куда ехать. До станции надо было идти около получаса. В ожидании электрички я остыл, на племянника уже не сердился, но обратно идти было глупо. Без приключений я доехал до Киевского вокзала и вежливо спросил у какой-то тети семь копеек – пять на метро и две на телефон-автомат, позвонить маме. Меня сегодняшнего очень насторожило бы, что пятилетний малыш одиноко шагает вдоль шоссе или усаживается в электричку. Но тогда мир был куда менее агрессивным. Машин было меньше и шпана не интересовалась дошкольниками. В восемь лет я сбежал из дома после ссоры с бабушкой. Она кинулась за мной, но я бегал быстрее. Не в состоянии честно догнать меня, бабушка пошла на хитрость.

Она посулила мне игрушку, о которой я давно мечтал. Я сбавил обороты. Бабушка добавила еще кое-что из ассортимента «Детского мира». Я поторговался и повернул назад.

Моя наивность, беспринципность и жадность были наказаны. Я получил пару пощечин и больше ничего.

Так я понял, что никому нельзя верить. И еще: в нашей семье не принято врать. Иначе как бы я поверил бабушке? И как бы она тогда, бедная, меня поймала?

Куда я все-таки бежал, когда бежал всерьез? Почему смышленый вроде бы младшеклассник трагически не соображал, что никому не нужен, кроме нескольких родных взрослых людей?

Часто, растравляя душу, представлял себе, как тот или иной взрослый меня отчего-то ненавидит. Вероятно, чтобы не сообразить самого страшного – почти никому на земле попросту нет до меня никакого дела. Наверное, ребенку не стоит это понимать.

Потом настала подростковая обидчивость. И длилась долго, до женитьбы. Не раз и не два я хлопал дверью, прихватив с собой что-нибудь дорогое мне. Обычно – портативную пишущую машинку. Но уже в метро как-то быстро остывал, словно сместившись чуть в сторону, видел уже свою вину.

Двигался дальше скорее по инерции. И только оказавшись у друга или у тетушки, сразу звонил домой маме, чтобы не волновалась. И превращал побег в простой поход в гости с ночевкой. Похоже, я исчерпал страсть к побегам в раннем детстве.

Фотографии

В семь лет отец подарил мне фотоаппарат «Школьник». Пластмассовое чудо за шесть рублей. В него вставлялась большая пленка, из которой контактным способом – без увеличителя – печатались несуразно маленькие фотографии. Но я был совершенно счастлив.

Я шагал рядом с отцом и смотрел на знакомые дома по-новому. Я мог одним щелчком превратить их в свою полную собственность. Моими первыми сокровищами стали храм Василия Блаженного, Исторический музей и памятник Чайковскому около Консерватории.

Пленку в кромешной темноте надо было аккуратно ввинтить в спираль специального бачка. Одно неверное движение – и все загублено. Такая вот страшно ответственная стадия.

Потом сидишь в волшебной комнате с красным фонариком и едкими запахами и колдуешь. Пока на дне ванночки постепенно не проявится изображение. Отец завалил меня книгами, объясняющими процесс. Оптика, химия, механика. Я столкнулся с удивительным фокусом камеры-обскуры. С загадочным серебром и всем прочим, темнеющим на свету.

Вряд ли это могло сделать из меня хорошего фотографа. Но мне было совершенно необходимо понимать, как действует то, чем я пользуюсь.

Мне не нравилось снимать людей. Я вообще не хотел останавливать движение. Я как бы вступал в договор с натурой – она и так не двигается, значит, согласна остаться у меня в виде фотокарточки. Вскоре большую часть моего архива заняли московские церкви.

Отец посмеивался, мать удивлялась. Все вокруг были атеистами, и я был как все. Просто церкви были красивее соседних домов, вот и все.

Кино

Когда в Москву приехал «Фантомас», творилось такое! В сводной киноафише слово «Фантомас» найти было невозможно. Там стояло: «СЛЕДИТЕ ЗА АФИШЕЙ КИНОТЕАТРА». Но это уклончивое объявление никого не обманывало. В помеченный таким образом кинотеатр ехать не было смысла – его уже осаждала армия поклонников бритого налысо антигероя.

За мной зашли соседский Костик и его папа – дядя Игорь. Дядя Игорь, хитро улыбаясь, завез нас в дикую глушь, в клуб «Вымпел» на задворках «Динамо». Этот клуб не значился в сводной афише, но и там уже толпился народ. Дядя Игорь перестал улыбаться. Потом вдруг исчез и вернулся минут через семь с одним билетом. Один билет нас не выручал. И тут произошло чудо. Страждущие попросту продавили все кордоны, и, сметенные волной, мы оказались внутри кинозала. Как-то расселись, и…

Я обожал этот фильм начиная с титров, а может, и еще раньше. Как это произошло? Может, я знал кого-то, кто уже видел «Фантомаса», и заразился воздушно-капельным путем или из глаз в глаза? Вроде бы нет, иначе счастливчик не преминул бы пересказать нам фильм кадр за кадром. Похоже, по Москве ходили легенды, которые пересказывали невидящие невидящим.

Взрослые суеверно пугались, что мальчишки обязательно найдут в любимом фильме образец для подражания. Но ни я, ни кто другой из моих товарищей не стремился вжиться именно в Фантомаса, в Фандора или в комиссара Жюва. Пародийность самого героического из трех, слишком идеального «журналиста» Фандора была нам интуитивно ясна. Но отчего-то было важно, что Фантомаса, Фандора и профессора Моршана играл один и тот же Жан Маре. То есть там, на экране, происходила та же игра, но какая красивая! Быть Жаном Маре, правда, тоже никто не мечтал.

«Трех мушкетеров» я смотрел одиннадцать раз. Этот фильм шел скорее по ведомству любимой еды. Разве может показаться лишним сотый в жизни шашлык, даже малоотличимый от девяносто девятого?!

Вряд ли я сознательно хотел стать мушкетером и протыкать шпагой врагов после пустоватых словесных перепалок. Роман и фильм воспринимались как интуитивная метафора. Весь этот антураж – шпаги, плащи – был как бы несущественным. Хотя и ему мы воздали должное в дворовых побоищах. А что было важно? Встречный ветер, готовность не раздумывая броситься все равно куда… Присяга, клятвы, верная дружба.

«Вы так могущественны, монсеньор, что быть вашим другом или врагом одинаково почетно» – это так здорово сказано, что злодей Ришелье ничего не может сделать д’Артаньяну. Особенно в мире, где красота самоценна.

А еще было «Золото Маккены». Неимоверно прекрасные горы, идиотский окольный путь, стервятники и очаровательный негодяй Колорадо. И откровенно зарубежная песня на русском языке в исполнении Ободзинского.

И друг другу только шепотом: там показывают обнаженную женщину, мелькающую в толще воды. Одних этих кадров хватало, чтобы собрать всех мальчишек города в кинотеатре, и не по одному разу. Всего-то по тридцать копеек с носа! А в финале бессребреники увозили на лошадях полные сумки золота. В этом выражалась одна из мечт любого малолетки – нечаянно обогатиться, не желая того.

На этот сеанс билетов нет? Хорошо, дайте на следующий! И два часа гуляешь с приятелем вокруг кинотеатра – газировка, мороженое, восторженная болтовня о грядущем или предыдущем фильме. А помнишь – а помнишь… Конечно, помним. И кажется, навсегда.

Смерть

Когда мне исполнилось девять, у меня умерла бабушка. Мама сделала все, чтобы меня оградить: на пару недель меня отправили к отцу. Было интересно общаться с женой отца, женщиной старой закалки, иного воспитания.

Я старательно пытался перенять ее манеру поведения, не понимая, что это порода, а не манера, а породу перенять невозможно. Надо только надеяться на то, что у тебя постепенно, как карточка на дне ванночки, проявится собственная порода.

Было удивительно встречаться с мамой по вечерам на спектаклях – они с отцом работали актерами в образцовском театре.

Тогда спектакли отчего-то шли в помещении театра «Ромэн», в гостинице «Советской». Бутерброд с черной икрой стоил в буфете целых десять рублей. И однажды мне его купили.

Я вернулся домой с рассказами об этих увлекательных приключениях, а бабушки нет. Соседка, тетя Зина, пришла со мной поговорить. «Ты уже большой мальчик», – начала она. Как будто если бы я был хоть чуть-чуть поменьше, бабушка бы ни за что не умерла…

Мне было жалко бабушку. Не как сломанную игрушку или украденный велосипед. Гораздо больше.

Потеря, утрата – годились именно эти слова. Но сочувствия к бабушке, которая болела, мучилась, почему-то не было. Может, это и не предусмотрено для девяти лет…

Когда умер отец, мне было уже пятнадцать. Я не плакал. Не мог. Я утешал себя тем, что он очень мучился перед смертью – ему отняли левую руку – и что смерть для отца стала облегчением от страданий. Он доживал в семье сестры. Мы приехали туда с матерью. Я не знал, куда девать руки, куда девать себя.

– Я не знаю, как себя вести, – сказал я ей.

– Какая разница, – ответила она.

В тот же год заболел мой котенок. Я отнес его к врачу, он направил особую лампу на лапку, та засветилась красивым изумрудным светом. Приговор: стригущий лишай.

– Ты уже большой мальчик, – сказала мне мама. И котенка усыпили. История повторилась через пятнадцать лет. У другого котенка светилась уже не лапка, светилась практически вся шерстка.

– Надо усыплять, – строго сказал доктор, опустив подробности насчет того, что я большой мальчик, наверное, потому, что я и так был уже тридцатилетним бородатым мужиком.

– Вылечите его, – попросил я, – я дам вам триста рублей. Тогда это были огромные деньги.

– Тут дело не в деньгах, – сказал врач с непонятной гордостью. Мы помолчали.

– Ну что, будете оставлять котенка?

Мы вылечили его за пару недель. В основном йодом.

У меня самого давно трое детей. Я никогда не начинаю разговор с ними с фразы «Ты уже большой мальчик…».